Это просто разный опыт. И супервизии надо тоже обучаться, понимать их, это не просто то, что терапевт передает. Иначе будет терапевт опытный передавать лишь свой опыт. Более опытный терапевт может поговорить с менее опытным о терапии — и это будет супервизия. Но мнения разные. Есть даже в сообществе люди, которые просто объявляют себя супервизорами, хотя терапевтической практики у них нет. Называется — супервизоры по кустам: вышел, заявил «я супервизор», и как-то к тебе начинают относиться. А можно и не заявляться… Но правда, встречаются те, кто ходят, себя заявляют, а практики нет. Вопрос в том, что идентичность супервизора вырастает и опирается на идентичность терапевтическую. Там точно надо понимать какие-то понятия, а не сразу вставать на позицию «я знаю». Хотя желающие перепрыгнуть есть. Бывает и так: человек, у которого нет клиентов, объявляет и ведет супервизорские группы. И наоборот: не будучи клиентом, не понимая клиентских переживаний, сразу заявляться терапевтом.
Как-то давно была реклама на радио, на Эхмасту, когда один терапевт, работавший по такому методу, как идеал-метод доктора Тойча, выступал и всячески призывал всех пользоваться терапией — мол, это очень поддерживает. Ему задают вопрос в эфире: «А сами-то вы проходите терапию?» Он отвечает: «Да нет, я сам себе терапевт, зачем мне?» Ну и что тут спрашивать дальше? Я даже был на его семинаре: три дня он рассказывал, как крут его метод. Концепты были хорошие — по вечерам. Вот, собственно, весь семинар. И тут мы подходим к идентичности клиента. Она тоже не сваливается с неба. Пользоваться терапией, грамотно к ней подходить — этому тоже обучаются. У нас даже была идея: первые два года обучения — это обучение быть квалифицированным клиентом. Разбираться, смотреть и иметь интерес к своей жизни, а не переделывать других вокруг себя. Есть же термин «грамотный пользователь» про компьютер. Так и здесь: пользователи услуги терапии — это люди, которые умеют получать эффект от того, чем занимаются. Умею ли я быть затронутым, позволить чему-то со мной произойти, воспользоваться своим терапевтом и терапевтической ситуацией? Казалось бы, очень простые слова — быть грамотным клиентом, но не все так просто. На первой, второй ступени много сложностей, и они связаны как раз с нашей идентичностью, с тем, как мы росли. Чтобы быть клиентом, нужно хоть в чем-то доверять терапевту. Простые слова, но это не так, что я пришел и сразу доверяю. Это путь, и не все его проходят. Возникает много сложностей. Чтобы что-то получить для себя, есть много дверей, ключики от которых в нашем прошлом сильно зарыты. И к терапевту, и к терапевтическому пространству — если мы, например, о группе говорим. Хотя роль терапевта тоже велика.
Когда мы начинали в 90-е годы и развивали сообщество, люди откликались на слово «психолог» только в одном случае: они смотрели западные фильмы, где аналитики — это круто. Во всем остальном первая реакция была примерно такая: «Мы что, больные? Мы что, психи — обращаться к психологу?» Потихоньку это меняется, общество научается обращаться. В современном мире все понимают: если не заботиться сейчас о себе, в этом быстром, быстро меняющемся, многосигнальном мире, где вокруг много сигналов, — научиться определять, куда двигаться, очень непросто. И нет еще навыка обращаться и заботиться о себе. Данил как-то сказал: человек, не обращающийся к психологу, — предтерапевтическая личность. Слова сильные, но по сути так. Куда девать кучу этих сигналов? Они накапливаются. Куда девать энергию? Злости набирается много. Мир пульсирует, накапливает — и где-то должно что-то произойти, что-нибудь «взорваться»: либо на футбольном матче, либо сел в машину и давай гонять, создавая реальную опасность. Куда девать? В России формирование этой идентичности происходило непросто, хотя мир уже двигался. Больше всего психологов, психотерапевтов и больше всего они получают в Штатах — там мир самый быстрый, быстрее всего меняется. Если сам о себе не заботиться, быстро закончишь чем-нибудь… сразу хочется, знаете, по-русски уехать. Парагвай. Нет, Парагвай опасно, там до сих пор еще люди отнимают легко… Ну да, чтобы уж совсем порушить.
Дальше: идентичность терапевта, представление о себе как о терапевте, должна включать представление о себе как о клиенте. Хороший терапевт должен уметь быть хорошим пользователем этой услуги сам. Если вы не умеете быть клиентом, не умеете открываться, не умеете работать с собой, то вы как терапевт оказываетесь в ловушке. Можно и растеряться, и забыть какие-то «слова», но при этом не потерять идентичность. Можно покраснеть и не потерять себя как лектора. Исторически первые терапевты, аналитики, проходили длительный собственный анализ и только после этого становились терапевтами. Чтобы не нести свои переживания и не работать в другом человеке вместо себя. Раньше 15 лет работы над собой человека не допускали к работе с другим: сначала свой анализ, потом пробный анализ. Пятнадцать лет — минимальный срок, когда человек становился аналитиком. И действительно, способность быть открытым своим переживаниям и открытым для другого — одна из важнейших качеств терапевтической идентичности, особенно в гештальтерапии, где открытость переживаниям — ценность и важная способность практики. Терапевт, который сам закрыт и недоступен, не создает необходимых отношений для клиента.
Есть еще один мостик. В западном мире, если я эмоциональный и открыт, считается, что я слабее. Ценится быть закрытым и сильным, демонстрировать фасад, не показывать уязвимость. Если бы все было так просто, терапия давно бы была быстрой. Но там появляются отношения, которые опираются на то, как мы формировались, и на это требуется время, а хочется быстрее. Доверие не возникает само по себе, оно требует проверки. Когда мы говорим про обесценивание или «уничтожение», это, увы, хороший способ проверки: если терапевт не уничтожается — значит, ему можно доверять. Ты пытаешься что-то с ним сделать, а он все равно остается, хотя и ранится где-то. Значит, ничего — устойчивый, можно оставаться. И тут сложности для терапевта: что делать ему с этими переживаниями, когда с ним «что-то делают»? Он оказывается в двух ролях и реагирует человеческими реакциями. Никому не приятно, когда разговор начинается с «ты дерьмо, ты ничто», или: «Может, ты сможешь мне помочь, старый противный старика?» — «Да, помогу. Не одному помогал». Работа такая. Но это при условии, что ты готов это принять и разделяешь свои человеческие реакции и реакции в этом контакте. Поэтому нужна своя терапия. В нашем сообществе, в НМГ, человек, который не проходит личную терапию, не может работать терапевтом. Терапевт, который не появляется в нашем сообществе больше двух лет — мы уже не знаем, что с ним происходит, — выводится из сообщества. Он может работать, но не принадлежит нашему кругу, потому что мы не понимаем, что происходит в его практике. Коллеги не направляют своих клиентов тем, кого не видели; направляют к тем, кого видели, и совершенно неважно, нравится или не нравится стиль — у нас стили разные.
Если вернуться к формированию позиции терапевта внутри себя, особенно в начале, эта позиция уязвима. Идентичность терапевта формируется в процессе обучения, в профессиональном сообществе и дальше поддерживается в практике. Когда мы учимся на терапевта, мы еще не умеем работать, мы делаем первые шаги и пробуем. Выходишь с помощью тренера, что-то пробуешь, узнаешь, что какие-то действия получаются, где-то кому-то помог. Не всю работу сделал ты — тренер что-то сделал, но что-то принадлежит и тебе. Это становится частью развивающейся идентичности. Очень важны профессиональное сообщество и работа в малых группах, в тройках. Мы встречаемся друг с другом, пробуем себя как терапевты и тут же переключаемся в другие роли — быть открытыми и человечески, и профессионально. Это требовательно: не просто переключаться, но это умение терапевт должен развивать. Двойная сложность — открываться своими человеческими реакциями и открываться как терапевт. Более того, в работе как терапевт ты почему-то более уязвим. Мне легче предъявить свою историю как клиенту, чем предъявить свою работу — потому что здесь я прямо сейчас этим открываюсь. Или наоборот: могу показывать работу, а человеческие чувства открывать страшновато, кажется большим риском. Еще страшнее обсуждать свои идеи и мысли откровенно при клиенте, который сидит рядом. Но клиент-то — твой коллега, и у него должно быть умение выдерживать такую информацию: быть затронутым, с чем-то не соглашаться, и тем не менее оставаться в контакте.
Эта позиция у нас называется «челнок»: я могу быть в своих переживаниях и могу возвращаться к мыслям, гипотезам, идеям. В этом челноке можно застрять: либо сильно уйти в свои переживания и потерять терапевтическую позицию — если я про себя плохо знаю и клиент затрагивает мою тему, я уже вместе с ним там; либо застыть в позиции терапевта, не касаясь чувств: вопросы задаю я, у меня есть лекала «как правильно», и я буду туда впихивать клиента. Прелесть гештальтерапии как раз в челноке: я опираюсь и на понимание, и на свои переживания, и в этом появляется что-то живое. Но это не сваливается с неба, это сложное умение, вы, наверное, уже сталкивались.
Потом, когда мы получаем некоторый опыт и начинаем считать себя способными, начинаем работать с реальными клиентами. Сначала — с родственниками, кто под руку попался. У обучающегося развивается желание кого-нибудь полечить, и все, кто хоть как-то напоминает клиента, попадают в категорию подопытных. Родственники честно отбиваются: «Все это фигня, твоя психология!» — «Уйди вон со своей психологией!» — «Иди, вынеси мусор». — «А почему я?» — «Опять твоя психология». Или играю в футбол, бегаю, кричу, больно, а мне: «Ты же психолог, не ори». Странно. Дома — мощнейший аргумент: «Ты же психолог — иди выноси мусор». Если муж или жена — психолог, начинается «что-то не то». Если оба — проще. Как когда два математика ругаются: «Что ты там сваришь, старый котел?» — «Молчи, я потянулся». У психологов тоже бывает смешно.
И еще очень важная часть идентичности — наши клиенты. Если я психотерапевт, у меня должны быть клиенты: клиенты определяют, что я психотерапевт. Но есть нюанс: с одной стороны, клиенты определяют идентичность терапевта, с другой — не определяют. Очень большую часть идентичности определяют коллеги. Признание качества моей работы, считают ли меня терапевтом — во многом зависит от профессионального сообщества, в котором я существую. У меня может долго не быть клиентов, но люди видели, как я работал, знают, что я делал, и считают меня хорошим терапевтом, даже если я сейчас не веду клиентов. Я остаюсь принадлежащим группе и ощущаю себя таковым, зная свои ограничения. У нас же не бинарно: «я терапевт / не терапевт». Я могу быть начинающим, ленивым, мало работающим, много работающим и так далее. Нюансов идентичности много, и я все равно принадлежу профессии, группе. Я могу работать только на интенсивах, а в остальное время быть математиком. Вполне возможно. Есть очень хорошие терапевты — математики, физики, ядерщики, вы это знаете. И вот фраза, которая меня когда-то очень зацепила: «Когда я перестану учиться у клиентов, у групп — я уйду на пенсию». Все тогда прифигели: ему уже много лет, еле ходит — а учится! В этом прелесть нашей профессии: здесь никогда не скажешь «все, я доучился». Смысл — в процессе, а не в окончательной точке. Как только поставил точку «я окончательный терапевт», — на этом терапевт закончился. Эта способность требует гибкости, умения обходиться со своим стыдом, признавать себя учеником без ощущения поражения в правах: я еще учусь, даже если я опытный. Признавать и отказываться от демонстрации своей «великости и крутости» — тоже то, чему мы обучаемся в нашей профессии.
Про супервизоров мы еще скажем на следующей переделке, может, не мы. А сейчас — пару объявлений. Сегодня последний день трехдневки, завтра выходной. В 20:00 после ужина здесь будет процедура «Передача тренеров». Каждая группа готовит что-нибудь — песню, сценку, представление — чтобы «передать» тренеров в другую группу. У вас будут меняться тематические тренеры: к вам придет еще один. Чтобы следующая группа понимала, кто к ним приходит, хоть слегка сориентировалась. Тренер, который приходит, чуть-чуть покажет, что у вас происходило, и получит некоторые напутствия. У нас это принято, чтобы завершать и уходить на день отдыха. Это обязательно. Можно просто стоять, но участвовать нужно. Не уезжайте домой до этого мероприятия. Мы постараемся сделать быстро — разница в сорок минут ничего не решит в нашей жизни. Вопросы есть? Ну, хотя бы скажите спасибо.
