Доброе утро. Мы тут выбирали, где читать, там, говорят, воняет — крыса, запах, так что останемся здесь. Сегодня у нас лекция, как и обещали, про злость и стыд. Часть про злость готовила я, часть про стыд — Света. Утром мы немного обменялись, настраиваемся друг на друга и на вас, и попробуем прочитать эти две части вместе. Как получится — так получится. Лучше, чем мы есть, не будем, поэтому выдадим то, что получилось. Немножко волнительно. Страшно, стыдно, темно — все присутствует. Давайте начну про злость: что это за чувство и насколько оно у нас социально разрешено.
Я думала о том, что взрослые не могут не злиться. Зляться можно, но считается, что это нехорошо, и чем старше мы становимся, тем больше запретов на злость имеем. Я вспомнила свое прекрасное школьное детство. Я была активным ребенком, ругалась, дралась, и вспоминаю это как что-то прекрасное. Потом началась школьная жизнь, и все поутихло: появились жесткие правила, ясные и ограничивающие. Я помню случай, когда я мальчику ручкой попала в щеку, и в школе появилась большая «петиция» на трех листах о том, какая я плохая — ее подписали все преподаватели. Мне было страшно: я сидела под дверью у родителей, думала, что теперь меня не любят. А потом услышала, как они между собой обсуждают, какая у них дочь, и смеются. Я выдохнула: любят. Это было главное — несмотря на «нехороший поступок». Хотя я считала тогда, да и теперь считаю, что он этого заслуживал, но, пожалуй, не ручкой в щеку — перебор. Хорошо, что не в глаз. Вопрос о способах: можно было найти более удачный способ.
Почему злость сложна? Ребенок часто получает два противоположных послания. С одной стороны, родитель злится — никуда не денешься. С другой — социально он свою злость придерживает: стесняется, стыдится, не говорит про нее. Когда злится ребенок, ему говорят: так нельзя, так не поступают, останавливают. Мы все время сталкиваемся с ограничением, и нам не хватает способов предъявить в контакт свое недовольство: «мне это не подходит, это не то, что мне нужно».
А у меня — другой опыт, я вспоминаю свое детство как нечто ужасное: я не была столь спонтанной и живой, я ходила по правилам, строем. Мне рассказывали, как быть в любой ситуации, и я должна была следовать. Если делала что-то другое, жестко огребала. Я была очень скованным ребенком. Возбуждение, которое у меня появлялось, останавливалось родителями через стыд. Мне даже не давали позлиться, чтобы что-то получить. В 16 лет мои родители получили жесткий подростковый разнос. Мой стыд из заблокированного превратился в демонстративный, но от этого не перестал быть стыдом. Такой переход: остановленная злость — через стыд.
Есть у Млодик описание работы с детьми: «кастрюлька со злостью». Какая ваша кастрюлька? Вы складываете туда то, о чем «не стоило говорить», по разным причинам — неловко, надо позаботиться о другом. Кастрюлька наполняется и в какой-то момент взрывается. Достается последнему, и вы говорите: «вроде не все мне», но никуда не деться — у человека такой способ обходиться со злостью: терплю-терплю, а потом взрываюсь и «обрыгиваю» всех. Этот способ лучше, чем совсем не взрываться: если кастрюлька закрыта и затянута болтами, злость начинает разъедать границы, меня изнутри — я болею, возникает симптоматика. Вроде не к чему придраться, но это то, куда девается агрессивность, как она оборачивается на меня, если способов нет.
Останавливают нас по-разному. Например, религиозными предписаниями: «Бог не разрешает». Но там есть важная возможность — если я все-таки проявил злость, я могу отмолить, получить прощение. Это не худший вариант. Если у меня есть хоть какой-то способ обходиться со злостью — выражать, делиться — это лучше, чем полностью закрытая кастрюлька.
Важно различать злость и агрессию. Злость — чувство, которое я испытываю. Агрессия — действие, то, как я обхожусь с чувством. Посмотрим на функцию злости. Маленький ребенок пищит, сначала тихо, потом громче — растет сила злости. Она связана с неудовлетворенной потребностью. Можно сразу прибежать и пытаться понять, можно позволить немного этому быть и самому ориентироваться, что происходит, и как на это откликаться. Головой это «проскакивать» невозможно, это все равно придется проживать.
Еще одно переживание злости — вместе с бессилием. В мультике «Дом» девочка злится, что мама ее покинула. Это потеря привязанности: я злюсь, что это произошло, но ничего не могу поделать. Что-то делают большие фигуры, старшие. Важно не то, что все переделается под меня, — у этих фигур есть причины. Важно, чтобы я был увиден в своей злости. Не обязательно менять действия, но важно признание: «ты злишься, что я уехала; я знаю, что это так». Быть увиденным — это возможно в контакте и позволяет идти дальше.
Когда злость копится и «закупоривается», мы приходим к ярости. Ярость — аффективная реакция, когда мы уже ничего не видим, из нас все «лезет», непонятно кому и что. Прогностическая функция мышления не работает, мы не можем предсказать последствия. Ярость — сильное разрушающее переживание. Важно себя до этого не доводить. Но если довел — нужен контейнер, куда можно выплескивать, потому что накопившийся яд требует выхода, иначе весь мир видится через искаженное переживание. Ярость еще и существует как производная СФД. Ярость и вина — две производные СФД. Ярость позволяет отогнать другого от моих границ, испугать, показать меня как неустойчивого и «на все способного». К такому человеку подходить не хочется — мало ли на что он способен.
Если говорить о стыде, многие знают его механизм. Есть потребность, есть возбуждение или агрессия, чтобы ее удовлетворить, и есть социальная поддержка — так потребность удовлетворяется. Стыд останавливает эту цепочку вместе с возбуждением. Например, волнение выступать. Если я бы часов с пяти утра начала раскручивать себя: «приду — будут тыкать пальцем, смеяться, потом скажут: говнолекция», — вряд ли я смогла бы что-то сказать. Я бы застыдила и заблокировала себя, и на том бы все осталось. И Лена осталась бы тут в одиночестве. Я рада, что этого не делала. В свою очередь и я осталась бы одна со своим расколбасом. Стыд всегда социальный: обязательно есть кто-то, кто на меня смотрит и категорически оценивает. Этот кто-то сначала существует в виде реальных лиц — наших родителей.
Я помню, когда мои дети были маленькими, я очень стыдилась, когда они делали что-то «не то» на улице, в парке. Я везу их в коляске, они близнецы, сидят друг напротив друга — и вдруг друг другу орут: «ты блядь!» Парк, детская площадка, мамаши разного уровня развития, дети разных возрастов — и мат из уст моих детей. Внутри мне было приятно и весело, но снаружи я должна была демонстрировать нечто иное. «Ахаха…» — и внутри: «заткнись, урод». «Мальчики, ну что же вы так?» Я пробовала разные варианты — легче не становилось. Я знала головой, что это «очень плохое», и блокировала в себе удовольствие похулиганить с детьми, превратить это во что-то живое, снять их с колясок, заиграть, может, с тем же матом. Это была жесткая остановка моей спонтанности мною же.
Когда родитель говорит «это стыдно, так нельзя», он часто уходит, оставляет ребенка в одиночестве. Он не участник процесса, не соучастник, не находится с ним в переживании. Это именно родительский стыд. А потом, когда мои дети выросли, я им это объясняла, а он — этот слой — уже есть. Они правда ругаются матом, но много чего другого не делают. Как и миллионы других родителей, я имею свой стыд.
Чтобы не стыдиться, нужна большая социальная поддержка. Если я хочу танцевать на вечеринке, где все сидят, я буду искать, кто бы встал со мной — чтобы не быть одной. На сегодняшнем интенсиве я просто встану и затанцую: здесь много социальной поддержки, много кто меня знает, кто для меня безопасен, кто не будет категорически оценивать. А попав на какую-нибудь, например, говносвадьбу, мне будет сложно. Можно выпить — алкоголь избавляет от стыда. А потом в Фейсбуке показывают, что ты делал на той свадьбе.
Когда я не один и могу предъявить свою «стыдную тему», и другой не отвечает: «у меня с этим вообще ерунда», а говорит о своей сложности, становится легче. Когда со мной танцуют — я не один, предъявляюсь на границе контакта не один. Тогда я оказываюсь «оголен» не один — не совсем голый, но в смущении. Стыд — сильное переживание, а смущение — необходимая часть контакта. Когда я смущен, я жив, я на границе чувствую себя. Важно быть чувствительным, понимать, кто ты и что чувствуешь.
Про социальную поддержку в терапии. Когда был стыдящий родитель, а потом я вырос и пришел в терапию, важно, чтобы там появился новый опыт. Вернусь к примеру с «девушкой, которая уехала»: важно, что можно говорить обо всем — в форму. Если я могу выразить злость: «мне не нравится, что происходит, мне не подходит, я другой», — это признание границы. Тогда можно найти что-то, что позволит нам быть вместе в пространстве.
К злости. Почему важно поддержать это чувство и его развитие? Мы не всегда знаем, куда оно направлено, мы чувствуем возбуждение, волнение, нарастающее кипение — «злобу». Не всегда можем дать слова, иногда только звук, но можем обозначить место: «ага, у меня это там появилось». Это задача, которую мы здесь решаем — важная и для терапевтов, супервизоров, клиентов, тренеров. Мы с тренерской командой немного поругались, но стало понятнее «про что». Иногда невозможно раньше времени это сделать — задача найти способы. Потому что способы «пойти и всех убить» — как в американском варианте, когда человек берет пистолет и в мирном месте расстреливает людей, — откуда это? Отсюда, что нет способа. В какой-то момент я ощущаю ярость, и задача — обнаружить, как я понимаю, что злюсь: по каким телесным ощущениям, по каким чувствам, как я это распознаю — чтобы успевать ориентироваться, что это про злость.
Про «плюсы» и тонкости. Стыд имеет низкую степень — смущение. В смущении меньше агрессии и высока потребность в сближении. Это как раз та часть стыда, которую мы поддерживаем в терапии для сближения. Если вы чувствительны к степени стыда, смущение — не то, с чем надо «справляться». Оно легко перерастает в стыд, и тогда стыд блокирует движение к другому, хотя потребность в контакте не пропадает. Терапевт сидит, разговор интересный, идет сближение, человек открывается больше, чем сейчас возможно — накрывает стыд, блокировка, физиология на лице, вы это видите. Важно дать поддержку, которая переведет стыд обратно в смущение, и ваше движение друг к другу сохранится. А на стыде вам могут выдать много агрессии.
Как поддержать процесс? Если я стыжусь, главное, чтобы меня немного оставили — не уходили, но и не требовали. Стыд «накрывает», и нужно чуть-чуть времени, чтобы вернулась чувствительность. Не надо меня раскручивать на большее. Смущение — контактная вещь в возбуждении, а когда накрыл стыд, я перестаю кого-либо видеть и чувствовать, и мне нужно вернуть чувствительность обратно — через возможность немного побыть самому, «окунуться» в свою шизоидную часть, и тогда я снова смогу быть на границе контакта. Иногда, когда человек смущается, очень хочется что-то сделать: «ну не смущайся», «да ладно, ты мне нравишься», «ты хорош». Этим можно только увеличить стыд. Терапевту важна тонкая интервенция: «я никуда не деваюсь, я здесь, я подожду, я понимаю». Не бросать, не замолкать, не уходить «задницей к заднице» — вы не супружеская пара, «давай разведемся» — нет. Обозначить присутствие: вы есть и вы с человеком.
Вернусь к способам выражения злости. Бывает революционная, разрушающая агрессия: «все правила разрушить, помять». Бывает злость, направленная на другого: «мне не нравится, что происходит». Бывает на себя — осуждение, обвинение: «со мной что-то не так» — злость, направленная внутрь. Если вам важно сохранить отношения, вы фетишизируете их ценность и решаете: человек важен, не буду говорить, что мне не подходит. Тогда внутри возникает сильное статическое напряжение: вы сидите на группе, ничего не делаете, но встать страшно. Это показатель, что есть злость — на это можно опираться и исследовать.
Еще один способ — спасательство. Вместо того чтобы признать про себя «мне не подходит», вы отправляете энергию в «мирное русло» и спасаете другого. Он говорит: «мне не нужно, я сам», а вы: «нет, тебе обязательно нужно», и двигаете его в «нужном направлении». Есть и косвенные формы: издевки, шутки, сарказм — это тоже выражение злости, но обходным путем.
И про вину. Вина связана с действием. Ее можно облегчить, например, прочитав сто раз «Отче наш». Со стыдом — на терапию.
