Отлично, микрофоны включены, можно начинать этот день. Я поздравляю вас с субботой: хороший день, солнце где-то проглядывает. И сегодня в группе смерти открывается лекция замечательного человека, Саши Маховикова, председателя украинского профессионального совета, и просто нашего очень любимого члена. Лекция, которую Саша прочтет, будет посвящена жизни сообщества, жизни в сообществе и в целом его особенностям. Удачи! Доброе утро.
Свою лекцию, которую представил Денис, я хотел бы назвать так: «Жизнь психотерапевтического сообщества, аномия и творческое приспособление». Жизнь психотерапевтического сообщества — это достаточно сложный процесс, в котором есть относительно стабильные периоды роста и развития и периоды бурных перемен, которые можно отнести к разряду кризисов психотерапевтических сообществ. Поскольку сообщество психотерапевтов существует уже более ста лет, на истории психоаналитического сообщества эти кризисы хорошо видны и вполне неплохо описаны соответствующими авторами. Я хотел бы взглянуть на жизнь сообщества с точки зрения того, как оно сталкивается с состоянием кризиса и преодолевает его, какие в рамках кризиса возникают сложности для тех, кто составляет психотерапевтическое сообщество, и какие есть ресурсы для преодоления, потому что любой кризис не только чему-то угрожает, он всегда содержит обязательное творческое начало. Благодаря преодолению кризиса и человек, и сообщество выходят на какой-то новый, более совершенный уровень развития. И важно поговорить о том, как каждый из нас сталкивается с конкретными кризисными проявлениями в своей работе, в тех регионах и тех сообществах, к которым принадлежит.
В свое время Рем Крепетивская говорила, что профессиональное сообщество, в частности психотерапевтическое, является процессом своего собственного формирования. С точки зрения гештальт-подхода на психотерапевтическое, гештальт-сообщество можно взглянуть как на полевой процесс, в котором выделяются три основных процесса, из которых складывается жизнь гештальт-психотерапевтического сообщества. Эти три процесса образуют динамическую концепцию сообщества. Одновременно каждый из нас существует в этих трех процессах, если мы являемся членами психотерапевтического сообщества. Это учебный процесс — когда мы способствуем тому, чтобы появлялись новые гештальт-терапевты; терапевтический процесс — когда мы занимаемся терапевтической деятельностью; и, наконец, третий, достаточно важный процесс — периганный. Каждый из них имеет свои ценности, нормы и стандарты; внутри каждого возникают свои противоречия; и все три — терапевтический, периганный и учебный — взаимовлияют и взаимодействуют друг с другом.
Учебный процесс отличается определенными специфическими особенностями по сравнению с академическим: способ обучения основан на опыте, он скорее экспериментальный. Но стандарты, нормы и ценности обучения остаются теми же: есть знаменитая процедура сертификации — процесс, в рамках которого можно оценить полученные знания и навыки у наших студентов. Если посмотреть на природу учебного процесса, он безусловно удовлетворяет нарциссическую потребность и является нарциссическим. Поскольку он таков по природе, в нем неизбежны нарциссические расширения. Основные конфликты связаны с неумеренными амбициями тренеров, для которых учебный процесс становится способом нарциссического расширения: они готовы за полтора-два года изложить весь курс гештальта; слишком рано берутся за осуществление учебных программ, ориентируясь на то, что «все ведут программы первой ступени — почему бы и мне не вести»; сосредотачиваются исключительно на введении специализаций, доводя их до 500 часов, игнорируя недоверие и труд взращивания молодых гештальт-терапевтов, приходя на уже вспаханное поле и конкурируя с базовыми курсами. Можно привести и другие примеры конфликтов, связанных с учебным процессом, но пойдем дальше.
Есть, например, терапевтический процесс. Он естественно накладывается на учебную деятельность, но традиционно имеет иные стандарты, ценности и нормы. В рамках терапевтического процесса мы поддерживаем клиента, поддерживаем терапевта и супервизора, соблюдаем принципы компетентности. По своей сути этот процесс является невротическим. В нем тоже немало конфликтов — например, касающихся терапевтической и супервизорской деятельности, различных способов организации терапевтического и учебного процесса. Эти противоречия могут усиливаться и приводить к кризисным состояниям в сообществе.
Наконец, серьезные конфликты существуют внутри третьего процесса, который я назвал периганным. Это довольно интересная вещь, потому что в динамической концепции сообщества периганный процесс должен удовлетворять базовую потребность в безопасности. На одной супервизорской группе коллега — гештальт-терапевт — сказал: «Мой дом — это система моих отношений». И правда, чтобы жить в сообществе, хорошо бы иметь эту базовую подкладку, фундамент, на котором учебный и терапевтический процессы развивались бы продуктивно. Но процесс формирования и развития периганных отношений имеет немало сложностей. В состояниях кризиса вместо удовлетворения базовой потребности безопасности мы сталкиваемся с иной тенденцией: периганный процесс постепенно превращается в нарциссический процесс. Это приводит к серьезному нарушению базовой безопасности психотерапевтического сообщества.
С чем связаны внутренние конфликты в периганном процессе? С проблемой двойных отношений — она сообществу хорошо известна; с различными личными драмами психотерапевтов; с присутствием в сообществе разных поколений. Показательно, что один из первых воркшопов в первый день моей конференции, на который я хотел пойти, не состоялся: воркшоп про зависть к старшим коллегам куда-то исчез. Почему-то никто не решился рассказать про зависть к старшим, а было бы интересно узнать, что думает следующее поколение психотерапевтов. Если про это не думать, в сообществе возникает проблема скрытого мятежа, связанного с ресентиментом — определение будет дальше.
В этой же плоскости — про отбор клиентов и взаимные ожидания: «Этот клиент мне что-то приносит — я буду работать; а этот клиент — отстой полный». Такое отношение вполне встречается. Сюда же — представления о «злых людях» в терапевтическом сообществе, которые якобы только и делают, что переманивают клиентов: «Он отманивает моих клиентов, с ним невозможно строить коллегиальные отношения». Возникают замкнутые тусовки, сообщество перестает опираться на систему коллегиальных отношений и дробится. Сколько времени некоторые тренеры уделяют вопросу, как одни тренеры у других переманивают клиентов! И, например, в рамках того же процесса — роль организаторов. Это чудесная плеяда людей, принадлежащих сообществу: с одной стороны, очень нужных, но с точки зрения самой жизни психотерапевтического сообщества — не ключевых. А в некоторых сообществах организаторы правят бал, определяют структуру учебного и даже терапевтического процесса, и тренеры, ведущие эти программы, оказываются с ними в серьезном конфликте.
Эти три процесса образуют ткань внутренней динамики, но любое сообщество является частью более широкого сообщества и живет в известных дилеммах. С одной стороны, под влиянием центростремительных сил психотерапевтическое сообщество стремится к интеграции с частью социума; это проявляется в институциализации: сообщество приобретает формы, статусы, процедуры. Например, за столетие своего существования на Западе психоанализ интегрировался с легитимным медицинским и страховым сообществом. С другой стороны, психотерапевтическое сообщество, будучи по природе вольнолюбивым, состоящим из вольнодумцев, испытывает влияние центробежных сил и стремится уйти от давления официальных структур, развивая внутреннюю солидарность и дезинтеграцию — будучи, как говорил Данила, социальным проектом. Когда система этих двух тенденций достигает границы, неизбежно происходят изменения кризисного уровня: когда обе силы давят, в сообществе возникает кризис, который можно определить как маргинальное или аномическое состояние.
Я считаю, что ядром любого кризиса — и социального, и индивидуального — является состояние аномии. Аномия — от греческого «номос», закон, — особое состояние, впервые описанное французским социологом Эмилем Дюркгеймом. Оно проявляется как состояние поля «организм — окружающая среда», характеризующееся отсутствием или неустойчивостью норм, правил и традиций. Это нарушает отношения между индивидом и профессиональным сообществом, приводит к тому, что индивид оказывается вне большого социума мира психотерапевтического сообщества или вступает с ним в конфронтацию. Аномия касается не только взаимодействия человека с профессиональным сообществом, но и взаимодействия между различными сообществами. Ситуация окружающей среды быстро, иногда катастрофически меняется; приспособиться к этим изменениям оказывается сложно, особенно когда возникают социальные кризисы. Дюркгейм как раз описывал аномию на примере войны между Грузией и Францией в 70-е годы XIX века, когда серьезно нарушалась система социальных связей. Тогда человек или сообщество оказываются на грани самоуничтожения, в пустом пространстве без ориентиров, в состоянии экзистенциального вакуума. Дюркгейм описал и особый тип самоубийства — аномическое самоубийство, когда человек кончает с собой, не имея возможности приспособиться к быстро меняющимся условиям среды, когда полностью исчезает базовая безопасность.
В психотерапевтическом сообществе аномический кризис возникает тогда, когда прежние нормы, к которым приспособилось большинство и привыкло их исполнять, перестают действовать, а новые еще не созданы или не закреплены. Аномическое состояние порождает дезориентацию сознания: нарушается чувство сплоченности, возникают панические настроения, ослабевает чувство причастности и потребность принадлежности, возникает чувство одиночества и подавленности. Очень важно: возникает общий этический релятивизм — «чего хочу, то ворочу». Утрачиваются ориентиры, появляется феномен самозванства, и сообществу становится совсем плохо. Более того, оно может перестать ощущать существование других людей.
В аномическом кризисе сознание психотерапевта, как говорил Гуссерль, утрачивает такой важный признак сознания, как горизонт. Любая данность, по Гуссерлю, влечет за собой некоторый мировой горизонт и только через этот горизонт осознается как принадлежащая миру. Когда горизонт исчезает, возникает хорошо известное суицидологам состояние туннельного сознания. Находясь в аномии, каждый представитель сообщества оказывается в пограничной ситуации, затрагивающей не только профессиональные, но и личные отношения.
Общество, тем не менее, обладает системой саморегуляции. Социология описывает стратегии выхода из аномического кризиса. Последователь Эмиля Дюркгейма Роберт Мертон описал несколько способов адаптации. Первый — стратегия конформизма: я принимаю и разделяю цели и средства психотерапевтического сообщества. Если большинство представителей сообщества разделяют его цели и средства, это индикатор его благополучия: поддерживается стабильность, преемственность, естественная иерархия. В демократических условиях это, пожалуй, наиболее ценная стратегия выхода из аномического кризиса. Например, неплохо образованный молодой психотерапевт постепенно приобретает профессиональный престиж и поднимается в сообществе вверх по его естественной иерархии — это олицетворение конформизма. Хотя в нашей культуре к конформизму часто относятся плохо — вспомните старый фильм «Конформист», — сама по себе эта стратегия неплоха. Другое дело, что излишний конформизм может создавать ситуацию застоя, но, к счастью, динамика процессов психотерапевтического сообщества не длится бесконечно в одном состоянии.
Следующая стратегия — стратегия инновации или реформизма. Она характеризуется принятием целей сообщества и отклонением существующих средств. В сообществе может быть один инноватор или команда инициативных инноваторов, ищущих новые способы жить и работать в сообществе. И все было бы хорошо, если бы эти способы не слишком часто оказывались нелегитимными.
Спасибо за внимание.
