Потом возникали какие-то другие напряжения, и мне надо сказать, что это очень сложно, несмотря на то, что я пыталась осознать сам процесс. В современном мире накалялись психологические и теоретические достижения разных направлений, и для меня это крайне важно. Когда я шла к своей личной философии практикующего терапевта, я рисовала треугольники о том, что человек держится из единства должного, сущего и возможного. Человек, практикующий терапевт, задается вопросом не только «что» и «как» здесь-и-теперь, но и ищет аналогии: откуда все это сегодня, из каких системок, группок, культурных и исторических контекстов пришел человек, откуда он идет и куда. Перспектива возможного дает ось: мы развиваемся из прошлого в будущее через точку настоящего. Точка настоящего — точка сборки, которая потом интегративно переживается человеком как его жизнь. Поэтому для меня именно «дистальт»-вопрос оказывается важным в этой точке сборки, потому что и с точки настоящего, и прошлого, и будущего все оказывается достаточно проективным.
Я подумала, что фигура-фон — это некоторая первичная граница. Когда мы говорим о первичных понятиях и данностях реальности, фигура-фон для меня — это маленькая первичная вещь, задающая организационную границу, которая в конечном счете формирует поле. Поле одно, а мы его дифференцируем по-разному. Из общего контекста, из фона, в который включена жизнь каждого конкретного человека, плюс общие контексты — погодные, природные, климатические, географические, политические, экономические и прочие — мы дифференцируем пространство в силу особенностей личной истории очень по-разному. Именно личная история, персональный контекст, уникальная человеческая ситуация стоят за механизмом дифференциации пространства фигуры и фона и задают границы — границы фигуры и фона. Благодаря тому, что мы дифференцируем поле каждый по-своему и создаем множество разных границ фигуры-фона, поле оказывается наполненным фигурами, состоящими из этих штрихов границ, заряжающими пространство.
Благодаря дифференциации поле можно понимать как заряженное пространство энергии человеческих отношений. Скажу оговорку: когда я говорю про понятие «поле», я имею в виду не то поле, которое имел в виду Кунг-Ли, описывая его во многом в физическом контексте. Я говорю про человеческую ситуацию, потому что поле гораздо шире. Но в человеческую ситуацию включается только то, что может быть обработано функцией сознания. То, что оказывается вне функции сознания, обработано быть не может, и из-за этого наше восприятие оказывается искаженным. То, что мы можем охватить осознанием, — то для нас и есть поле. Поле, конечно, шире, но для нас это так. Реальность — это то, что мы не осознали и с чем не можем быть в контакте; когда же мы имеем дело с осознающим субъектом, реальность — это и нечто непознанное, и то, с чем мы можем быть в контакте благодаря функции сознания, благодаря тому, что можем синтезировать фигуру и фон.
Благодаря разной дифференциации создается множество маленьких мазков — дифференциаций реальности фигуры и фона, — которые в сумме создают фигуры напряжения, заряжают поле силовыми линиями и создают ситуации, которые мы чувствуем, которые проходят через тело каждого человека. Сидя в группе, вы наверняка знаете, как чувствуете: повисшую невыраженную агрессию, невыраженное сожаление, внимание, напряжение повисшего в воздухе вопроса. Мы чувствуем не только умом, но и телом. Инкситуация — это данные, которые надо считывать, потому что есть не только «я», но и другие люди, есть область отношений, осознаваемая нами как пространство человеческой ситуации. Она моя, и она наша. Я создаю поле, и поле формирует меня; я подвергаюсь одновременно его воздействию и влиянию. Поле формируется как совокупность множества факторов, одним из которых являюсь я. Системообразующим фактором поля является то, что мы называем дистальтерапевтическим процессом: то, как мы выявляемся в поле, организуя свое присутствие в мире через появление на границе контакта с миром, на границе контакта, создаваемой в работе группы. Боюсь, что говорю о слишком заумном, но если будут вопросы, я упрощу язык; думаю, многие из сидящих знакомы с этими понятиями.
Вчера я не сказала важную вещь. Во-первых, сам по себе дистальт — это принцип организации систем реальности живого и неживого. Когда меня спрашивают: «Как же ты создала дистальтерапию?», я отвечаю: я ничего не создала и не придумала, я описала принцип организации реальности. Принцип, который может быть освоен функцией нашего сознания. Как говорила Лев Натальевна Золова, придумав это как новую теорию Self, например: если дерево опирается на дом, и дом начинает крениться, это тоже есть дистальт. Есть напряжение давления дерева на дом, есть противодействие дома, выстраивающего опору; есть организующие составляющие, составляющие конструкт, который может некоторое время находиться в распорном состоянии, потом куда-то накрениться или выдвинуться — смотря какая сила «победит».
Когда я говорю про дистальт, я говорю не про дистальтерапию, а про принцип организации реальности, принцип организации психики, восприятия и принцип организации сознания. А дистальтерапия — это форма развития. Лучшего определения сейчас не придумаю: дистальт как форма развития. Само слово «дистальт» связано с конструктором, но конструктор в живом изменяющемся мире не бывает конструкцией. Конструктор обречен быть в развивающемся мире и развиваться, иначе мы будем задавлены этим миром, если не будем развивать внутреннюю активность, способствующую сохранению целостности и идентичности. Мы все время находимся во взаимодействии «организм — окружающая среда», и это и есть поле, о котором я говорю.
Гиперопределительные рамки, вырывавшиеся из-под власти человеческого разума и возможности находить соотношение фигуры и фона достаточно стабильно, привели к тому, что многие научные школы стали размываться. Мы имеем дело со сменой взгляда на природу человека: от эпохи модернизма к постмодерну. Сильно упрощая, модернизм — это попытка редуцировать структуру, постмодернизм — реабилитация хаоса, в котором структура возникает. Мы попали в ловушку: человеку нужно обладать образом «я», своей идентичностью и не быть размытым бесконечной динамикой формы. Поэтому мы обречены быть челноком. С одной стороны, обретать идентичность, не теряя чувствительности к реальности; с другой — чувствовать себя феноменом границы контакта в отношениях и, принадлежа полю, быть проводниками процесса поля. Потом — как челнок — возвращаться из поля, собирая идентичность, и снова выходить в мир, будучи проводниками процесса человеческой ситуации. Я приводила метафору: электрон обладает одновременно свойствами волны и частицы. Мы осознаем это последовательно. Когда понимаем отношения как процесс и включаем себя, мы становимся процессом, позволяя себе переживать актуальность происходящего. Движение челнока обрекает нас на постоянные точки интеграции — дезинтеграции, благодаря чему происходит развитие: мы то попадаем в мир, то уходим в свой внутренний мир, поддерживая стабильность собственной идентичности. Это метафора; каждый придумывает свои способы объединения того, как мы живем в мире.
Я бы еще раз нарисовала линию, о которой говорила вчера: внутри — биология, снаружи — география. Граница между ними — психология и физика; это и есть граница контакта. Это же — дифференциация, переборка которой обеспечивает работу функции. У каждого человека в каждый момент бытия выстраивается эта граница. Каждый момент, когда мы живем, мы делаем шаг в дифференциацию фигуры и фона, создаем границу между биологией и географией, проявляясь в мире как человеческое существо благодаря усилию функции: выбор, идентификация, различение. Эта функция поддерживает чувствительность к процессам Id, расположенным ближе к области биологии: даже то, что относится к ситуации, мы все равно и телом воспринимаем биологически. И одновременно — к процессам функции представления, находящимся ближе к области географии: желания, знания, социальные давления, следы опыта, снятые кусками, заливками в человеческий образ — функцию представления. Функция представления — результат того, как мы интегрировали опыт осознавания человеческой ситуации. Здесь мы в большей степени живой человек, а там — человек, освоивший данности человеческой ситуации.
Маленький ребенок, рождаясь, ничего не знает про мир людей, и, как известно, не попадая в человеческую ситуацию, человеком не становится. Дети, воспитанные животными, людьми не становятся. Если критические периоды пройдены, человек уже не может стать человеком. Есть критические периоды для запуска этой программы. Тогда мама, склоняясь над ребенком, помогает упаковать его недифференцированную энергию возбуждения, переживаемую как сильная агрессия и ужас, в большие коробочки под названием человеческие желания: «ты хочешь писать», «какать», «кушать», «огурчики», «спать» и так далее. Именно мама, благодаря чувствительности и слиянию, интуитивно чувствуя, что происходит с ребенком, дает ему возможность ориентироваться в человеческом пространстве. Если мамы нет, недифференцированная агрессия-ужас, звериная реальность остаются с человеком навсегда. Если мама появляется уже в конце критического периода, или появляется фигура-заместитель — воспитательница, отец, кто-то еще, — с человеком всю жизнь остается фаза внутренней неупакованности, и с этим ужасом дальше целая череда очередных ситуаций.
Каждый раз, когда я говорила про кривую, созданную работой этой функции, создающей целый процесс, мы получаем энергию как от функции Id, так и от функции представления. Это и есть феномен границы. На самом деле существует много вопросов о том, где существует внутренний мир человека. Неужели он относится только к биологии? Неужели внутренние переживания, большие духовные стремления — исключительно область биологии? Про это у меня всегда большие споры с Равином, который утверждает, что внутренний мир человека не существует вовсе. Он спрашивает: где твои ценности — внутри тебя или на границе контакта? Если они на границе — вот они и есть. А если внутри — ты рассказываешь о себе сказки о том, что у тебя есть ценности. Прояви их на границе контакта — и тогда у тебя есть ценности. Иначе мы все рассказываем о себе. На мой взгляд, здесь есть слабое место, на которое Равин не хочет отвечать: кто рассказывает сам себе сказки о том, что у меня есть ценности? Неужели это тоже принадлежит исключительно биологии?
Я думаю, что то, что относится к теории дистальтерапии, нуждается в развитии. Для меня деление на внутренний и внешний мир — принципиальное деление на «я» и «не-я». При этом «я» оказывается подвижной, нестабильной структурой, движущейся во времени и биологически переживаемой по-разному. Вчера я рисовала график: здесь — энергия целого, здесь — время. Кривая контакта — кривая того, как человек организует опыт; есть способы организации опыта. Линия на доске — об одном и том же: можно было бы написать на всем этом процессе работу функции контакта и границы, и спросить: граница между чем и чем? Тогда получаем еще одну вещь. Если провести параллельную черту: здесь — внутренний мир, а здесь — внешний мир, среда; тут — биология и география; получается поле «организм — среда». Я, являясь частью поля, организую поле, подвергаясь его влиянию. Это и есть картина процессуальности нашей человеческой ситуации.
